Когда он попытался померить шляпу, администратор сжался, как сосновая змея, почуяв что-то в тоне голоса Шеридана или, может быть, уловив вибрации, нагнавшие на него такой страх, что я буквально читал в его глазах: «Боже мой — вот оно, начинается. Прыснуть ему в лицо из баллончика с нервно-паралитическим газом прямо сейчас или попозже?»

Все это объясняет произошедшее позже на агитационном поезде Маски, а также то, почему его «друг на самом верху» (позже идентифицированный Women's Wear Daily как Ричи Эванс, одно из главных доверенных лиц Маски во Флориде) не поспешил позаботиться о своем старом приятеле Пите Шеридане, который только что вышел из тюрьмы, где сидел за бродяжничество, и которому негде было спать и у которого не было никакой другой возможности добраться до Майами, кроме как поднять большой палец на дороге и надеяться, что его подвезут.

— К черту все это, — сказал я. — Поедешь с нами на поезде. Это президентский экспресс — скоростной бросок до Майами и куча бесплатного бухла. А почему нет? Любой друг Ричи — это друг Эда, но раз ты не можешь сейчас, посреди ночи, найти Эванса и поскольку поезд отправляется уже через два часа, то, возможно, тебе стоит взять у меня этот маленький оранжевый пропуск для прессы, просто чтобы попасть внутрь.

— Я думаю, ты прав, — сказал он.

— Ну да, — ответил я. — И, кроме того, я заплатил за эту чертову хрень 30 долларов, и все, что я за это получил, — это дюжина пива и самый скучный день в моей жизни.

Он улыбнулся, беря карточку.

— Может быть, мне удастся воспользоваться ею получше, — сказал он.

И он сумел. Он именно так и сделал, и впоследствии другие члены пресс-корпуса кампании очень строго осудили меня за то, что я позволил моей аккредитации попасть в чужие руки. Для большего эффекта были пущены также отвратительные слухи, будто я каким-то образом сговорился с этим монстром Шериданом, а также с Джерри Рубином, чтобы устроить «диверсию» во время заключительного выступления Маски в Майами, и что зверское поведение Шеридана на железнодорожной станции было результатом тщательно спланированного заговора, подготовленного мной, Рубином и международным мозговым трестом йиппи.

Эта версия, по-видимому, выдумана сотрудниками Маски, которые заявили другим журналистам, будто они все это время знали, что я предрасположен к чему-то нехорошему, но они попытались пойти мне навстречу, и теперь посмотрите, что я сделал с ними: посадил на поезд ходячую бомбу!

Подобную версию трудно опровергнуть, потому что люди, участвующие в предвыборной гонке, настолько привыкли к нечестному поведению всех, в том числе и людей из прессы, что им трудно объяснить такое происшествие, как на вокзале Майами, чем-либо, кроме заговора. В конце концов, почему бы еще я мог отдать свою аккредитацию какому-то обезумевшему от пьянства уголовнику-рецидивисту?

Действительно, почему?

На ум сразу приходят несколько причин, но главную из них могут понять только те, кто провел 12 часов на агитационном поезде с Эдом Маски и его людьми, выступающими на всех остановках по всей Центральной Флориде.

Мы покинули Джексонвилл около девяти, после того как Маски обратился к потенциальным избирателям — черным подросткам, приехавшим на станцию на нескольких автобусах, и каким-то дамам средних лет из одного из местных профсоюзов, пришедших туда, чтобы услышать слова сенатора: «Настало время хорошим американцам объединиться и поддержать кого-то, кому они могут доверять, а именно — меня».

Рядом со мной на платформе стоял паренек лет 15, который не выглядел сильно воодушевленным тем, что услышал.

— Скажи, — спросил я. — Что привело тебя сюда в этот утренний час на такое мероприятие?

— Автобус, — ответил он.

После этого мы отправились в Деланд — это примерно двухчасовой перегон, — где Маски обратился к толпе из пары сотен белых подростков, которых отпустили из школы, чтобы они послушали кандидата: «Настало время, когда хорошие американцы объединяются, чтобы поддержать кого-то, кому они могут доверять, а именно — меня».

Затем мы перебрались в Себринг, где собралась лихорадочно возбужденная толпа из примерно 150 пожилых людей, пришедших поприветствовать «человека из штата Мэн» и выслушать его тщательно выверенное послание. Когда поезд прибыл на станцию, Рузвельт Гриер вышел из служебного вагона и попытался воодушевить встречающих несколькими куплетами песни «Пусть солнце светит».

После этого появился сам кандидат, одобрительно кивая в ответ на аплодисменты Гриеру и улыбаясь телевизионным операторам, которых предварительно отправили на сотню метров дальше по путям, чтобы они смогли оказаться впереди поезда, наладить камеры и заснять, как Маски обрушивается на толпу со словами о том, что «настало время для нас, хороших людей…» и т. д. и т. п.

Между тем девчушки Маски, выглядя очень живописно в своих трехцветных довоенного фасона костюмчиках, смешались с толпой. Они произносили одобряющие слова и раздавали красные, белые и синие значки с надписями «Доверяйте Маски» и «Верьте Маски».

Где-то играл оркестр, а главный политический обозреватель какой-то газеты из Австралии вещал в телефон диспетчерской, питая мудростью Маски своих читателей, живущих в сердце Зеленого континента, непосредственно из Апельсинового штата.

К середине дня пассажиры поезда столкнулись с серьезной моральной проблемой: по меньшей мере половина представителей прессы уже давно погрузилась в беспробудное пьянство. Некоторые успели просто отключиться, но большинство сумели просмотреть подготовленный текст речи Большого Эда и сказали: «Черт с ним». Теперь, когда поезд снова побежал на юг, девушки Маски раздавали бутерброды, а О. Б. Макклинтон, «черный ирландец музыки кантри», пытался заманить людей в вагон-гостиную для «хорового пения».

На это ушло время, но в конце концов они собрали толпу. Тогда один из сотрудников Маски, напоминавший типа из колледжа, возглавил действо: он говорил черному ирландцу, что надо играть, подначивал других людей из персонала, и в итоге все запели хором новую песню кампании Большого Эда: «Он получил весь штат Флорида… В его руках…»

В этот самый момент я смотался. Сцена была чисто никсоновская — она так сильно напоминала митинг для поднятия духа в клубе молодого республиканца, что я вспомнил о состоявшемся чуть раньше разговоре с репортером из Атланты.

— Вы знаете, — сказал он, — полдня я не мог понять, что же именно беспокоит меня в этих людях. — Он кивнул в сторону группы аккуратно одетых молодых сотрудников Маски, стоявших в другом конце вагона. — Я освещал множество кампаний демократов, — продолжил он, — но еще никогда не чувствовал себя так некомфортно с этими людьми.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал я.

— Конечно, — сказал он. — Это очевидно — и я наконец-то выяснил причину.

Он усмехнулся и снова посмотрел на людей Маски.

— Вы знаете, в чем дело? — спросил он. — В том, что эти люди ведут себя, как проклятые республиканцы! В этом-то и вся проблема. Я не сразу, но все-таки понял это.

Мало кто из журналистского истеблишмента готов стоять за то, что агрессивная напыщенность, обливание помоями и едва скрытая враждебность со стороны кандидата должны сподвигнуть профессионального репортера на безжалостное возмездие, а что может быть безжалостнее, чем заставить фаворита от демократов прервать выступление, потому что какой-то опасный фрик с пропуском для прессы хватает его за ноги и требует подать ему еще джина?!

Лично я тоже не стал бы отстаивать эту идею, даже если бы вопрос о «возмездии» на самом деле встал передо мной… Я просто не могу выбросить в кровь столько адреналина, чтобы вовлечься в какой-то низкосортный заговор с целью унизить безвредного идиота вроде Эда Маски на вокзале во Флориде [43] .