Ред.: Просто убрались к черту из Вашингтона? Я думаю, это должно быть в конце, это хорошая фраза, чтобы закончить главу.

ХСТ: Да, я решил убраться… Дать им время остыть и взять себя в руки… А потом вернуться и уж тогда серьезно поговорить о том, почему… почему же это произошло.

Ред.: Серьезно поговорить?

ХСТ: Да, покопаться в причинах этого…

Ред.: Хорошо, это будет конец главы, которую мы назовем «Ноябрь».

ХСТ: Почему бы и нет?

Позлись на солнце

[128]

Декабрь

В пятницу днем в начале декабря я провел около 33 минут, наблюдая за движением транспорта на Таймс-сквер с места второго пилота «Бичкрафт Бонанза». Мы пытались приземлиться в аэропорту Ла Гуардия на Лонг-Айленде в срок, чтобы успеть на рейс в 18:30 в Эвансвил, Индиана… Но взлетно-посадочные полосы были заняты, и когда диспетчер велел нам занять зону ожидания, мы столкнулись с выбором: либо лениво планировать по кругу над береговой линией Нью-Джерси, либо заняться чем-то еще.

Я предложил пилоту пива «Харп» из моей сумки для инструментов и сказал, что предпочел бы поделать что-то еще, если это не будет стоить ему его лицензии, — может быть, снизиться над Манхэттеном, чтобы посмотреть, какого размера толпа вывалит из кинотеатра, где показывали «Глубокую глотку».

Он взглянул на меня, отказался от пива, но я заметил огонек в его глазах.

— Слышьте, — сказал он, — вы вообще серьезно? Потому что мы реально можем сделать это, если хотите. — Он нехорошо улыбнулся. — Мы можем снизиться до 150 м, и это все еще будет законно.

— Почему бы и нет? — откликнулся я. — Высота в 150 м дает нам огромное пространство для маневра.

Он усмехнулся и круто повернул штурвал влево, бросая самолет в нисходящую спираль.

— Вам здорово влетит за это, — сказал он. — 150 м — это не так много…

Он взглянул на меня, удерживая самолет в направлении прямо вниз на Таймс-сквер.

— Вы футбольный фанат?

— Абсолютно, — ответил я.

Он кивнул.

— Так вот, каждый квотербек в лиге может бросить футбольный мяч примерно на половину этого расстояния.

Я попытался поднести бутылку пива к лицу, чтобы сделать долгий глоток, но наш угол наклона не позволял поднять ее достаточно высоко, преодолев силу гравитации. Мы летели прямо вниз на скорости чуть больше 480 км/ч… Откуда-то позади меня в небольшой кабине раздался невнятный звук, похожий на стон…

— Что это? — спросил пилот.

— Это Фрэнк, — сказал я. — Думаю, он только что откусил кусок своей печени.

Я оглянулся, дабы убедиться, что Манкевич все еще пристегнут ремнями безопасности к своему креслу — и да, он был там, но его лицо стало серым, а глаза, казалось, ничего не видели. Он сидел спиной к окну, так что не мог насладиться пейзажем. А двигатели ревели так громко, что он не слышал, о чем мы говорим в кабине, поэтому не имел возможности узнать, что наше внезапное стремительное снижение прямо в водоворот острова Манхэттен было вовсе не тем, что мог подумать человек, который много летал на пассажирских самолетах, — не теми последними несколькими секундами перед гибелью в сердце ужасного взрыва и рассыпающегося огненного шара посреди Бродвея.

— Не волнуйся, — закричал я ему. — Мы застряли в зоне ожидания.

Он смотрел на меня, цепляясь за ручной ремешок, свисающий с потолка самолета:

— Что? Что? Я тебя не слышу!

В этот момент мы начали выравниваться, и пиво расплескалось мне на колени.

— Не бери в голову! — крикнул я. — Мы прямо над Таймс-сквер.

Он попытался откинуться на спинку сиденья, сражаясь с ремнями безопасности, но я видел, что сердце у него ушло в пятки. Спонтанное вечернее пикирование над мегаполисом не проходит даром для того, кто вырос на «дружественных небесах от United». Немногие пассажиры коммерческих авиалайнеров когда-либо взлетали или снижались под углом круче 30–40 градусов, и такое внезапное пике под углом в 90 градусов над центром Манхэттена серьезно играет на нервах.

Вскоре мы легли на правое крыло, и единственное, что разделяло меня и тротуар на Таймс-сквер, — это толстый слой плексигласа. Мы летали небольшими кругами так низко, что, если бы окно можно было открыть, я, казалось, мог бы высунуться и дотянуться до людей на улице.

— Видите, что я имел в виду? — спросил пилот. — 150 м — это совсем немного, да?

— Господи! — пробормотал я.

Он рассмеялся:

— Хотите зайти еще на один круг?

Я мельком оглянулся на Фрэнка, но даже быстрого взгляда было достаточно, чтобы заметить, что с ним не все ладно. Его лицо застыло, нижняя челюсть отвалилась, а глаза были бессмысленно устремлены на носки его ботинок, которые — из-за угла нашего полета — словно зависли в состоянии невесомости на расстоянии примерно 40 см от пола самолета.

— Он выглядит неплохо, — сказал я пилоту. — Давайте сделаем еще один заход.

Он усмехнулся.

— На этот раз мы повернем немного резче и пойдем по-настоящему низко — прямо через Центральный парк.

Он слегка потянул штурвал назад, и мы полетели над доками на Гудзоне.

— Я не злоупотребляю этим с пассажирами, — сказал он. — Большинство людей пугаются, когда я веду его так низко. Обычно я даже не предлагаю ничего такого, но вы, ребята, похоже, ловите кайф от таких вещей.

— Вы правы, — сказал я. — Фрэнк, может быть, реагирует сейчас немного странно, но это только потому, что он устал… Ему уже 15 месяцев не удавалось выспаться.

Теперь мы снова устремились вниз на Таймс-сквер, идя так низко над Центральным парком и Фонтан-плаза, что я был уверен, что мог бы высунуться в окно и прокричать что-то непристойное и все на Пятой авеню услышали бы меня и посмотрели вверх.

Пилот говорил, не отрывая глаз от верхушек деревьев, над которыми мы летели:

— Пятнадцать месяцев без сна? Черт возьми! Вы, ребята, должно быть действительно оторвались!

Я пожал плечами, пытаясь закурить сигарету, в то время как мы проносились над 59-й улицей.

— Ну… Я думаю, можно сказать и так.

— И что же у вас за работа? — спросил он.

— Работа? — Меня уже давно об этом не спрашивали. — Ну… Я думаю, Фрэнк пишет книгу о политике… А я организовываю кампанию в сенат США.