Выбор сразу пал на здание Маски — хотя бы потому, что оно сдавалось дешево и уже было оборудовано фантастическим лабиринтом телефонных линий, необходимых для штаб-квартиры президентской кампании. «Человек из штата Мэн» и его армия высокопоставленных покровителей уже позаботились об этом.

Не все в штате Макговерна с энтузиазмом восприняли идею сменить штаб-квартиру. Это решение было принято в Калифорнии за несколько дней до предварительных выборов, и я помню, как спорил по этому поводу с Гэри Хартом. Он настаивал на том, что это необходимо, потому что им нужно больше места… Даже с позиций сегодняшнего дня мои доводы в пользу сохранения первоначального штаба выглядят иррациональными. Я сказал, что это вопрос кармы, духовной преемственности. Кроме того, я провел какое-то время в штаб-квартире Маски в вечер предварительных выборов в Нью-Гэмпшире, когда атмосфера этого места здорово напоминала камеру смертников в Синг-Синге. Так что мои воспоминания об этом здании приятными не назовешь, но мои доводы, как им показалось, носили налет мистицизма. А Гэри рассуждал с точки зрения жесткой адвокатской логики и политического прагматизма.

Таким образом, штаб-квартира Макговерна после Майами переместилась из офиса между винным и продуктовым магазином на Капитолийском холме в «могилу» Маски на Кей-стрит, в фешенебельный район. Их радовало то, что это самый центр и по соседству есть большая парковка. Кроме того, в здании было два лифта и 16 санузлов.

В первом штабе был только один санузел с картонной стрелкой на двери, которая перемещалась в три разных положения: мужчины, женщины и свободно.

Также там был холодильник — маленький, но в нем всегда находилось несколько банок пива даже для зашедших журналистов. Никто не отвечал за пополнение запасов, но никто и не выпивал последнее пиво, не купив еще… (Или, может быть, все это с самого начала было заманухой. Может быть, у них была огромная заначка за черным ходом, но они держали в холодильнике только две или три банки, так что любой, кто выпивал одну, чувствовал себя обязанным в следующий раз принести шесть… Но я сомневаюсь в этом: даже такой хитрый арабский ублюдок, как Рик Стернз, не додумался бы до такого.)

Но какого черта? Все это теперь в прошлом. После недельного обследования здания новой штаб-квартиры Макговерна единственным холодильником, который я обнаружил, оказался тот, что стоял в офисе финансового директора Генри Киммельмана на шестом этаже. На прошлой неделе я заходил туда с Пэтом Кэдделлом, чтобы посмотреть телевизионный выпуск новостей Кронкайта и Чанселлора. (Они идут каждый день в 18:30, и все в здании на час замирает, потому что сотрудники собираются у телевизоров посмотреть «ежедневный облом», как некоторые это называют.) И только у Киммельмана есть общедоступный цветной телевизор, так что во время часа новостей его кабинет, как правило, бывал переполнен.

Но, к сожалению, потом телевизор накрылся. Одна из трубок перегорела, поэтому все на экране приобрело фиолетовый оттенок. Когда показывают Макговерна, произносящего речь, которую кто-то из присутствующих написал несколько часов назад, его лицо по ящику в кабинете Киммельмана выглядит так, будто он говорит со дна плавательного бассейна, наполненного дешевой фиолетовой краской.

Это не слишком приятное зрелище, и большинство штатных сотрудников предпочитают смотреть новости по черно-белым телевизорам внизу, в политическом отделе…

Что? Мы, кажется, ушли в сторону. Я говорил о своей первой встрече с холодильником в кабинете Генри Киммельмана, когда я искал пиво, но не нашел его. Единственное, что было в холодильнике, — это баночное мартини, по вкусу напоминающее тормозную жидкость.

Одно только баночное мартини. Никакого пива. Фиолетовый телевизор с плоским экраном. Оба лифта застряли в подвале; 15 пустующих санузлов. Парковка на стоянке по соседству за 75 центов в час. Хаос и безумие у телефонного коммутатора. Страх в задних комнатах, неразбериха в передних, и жуткий вакуум на верхнем — восьмом — этаже, где, как предполагалось, Ларри О’Брайен должен был окончательно организовать все мероприятие… Что он делает там? Никто не знает. Они никогда не видели его.

«Ларри много путешествует, — сказал мне один из спичрайтеров. — Он же номер один, вы же знаете, а когда вы номер один, то не должны так уж сильно напрягаться, ведь так?»

Кампания Макговерна, похоже, летит ко всем чертям. Кажется, что еще можно победить, выскочив из засады, но это, скорее, на бумаге и при благоприятном стечении обстоятельств. А реальное положение дел этому не способствует. Сплоченная кампания с четкой дисциплиной на всех уровнях, такая как в месяцы, предшествовавшие предварительным выборам в Висконсине, могла бы добиться преодоления разрыва в 20 пунктов, на которые Макговерн отстал от Никсона.

Как обычно, Никсон достиг пика слишком рано, и теперь его усилия блокируются тем, что называется сдерживающим действием. В гонке ноздря в ноздрю это могло бы иметь фатальные последствия, но — даже по оценкам Пэта Кэдделла, сторонника Макговерна, — Никсон может потерять эти 20 процентов отрыва в течение ближайших шести недель и все равно выиграть. (Оценка Кэдделла в целом совпадает с результатами самых последних опросов Гэллапа, проведенных десять дней назад, согласно которым Никсон может утратить все 30 процентов и все-таки выиграть.)

По моим собственным грубым прикидкам, вплоть до 7 ноября Макговерн будет неуклонно сокращать разрыв, но этого окажется недостаточно. Если бы я должен был сдавать книгу прямо сейчас, я бы попытался поставить на Макговерна с семью или восьмью пунктами отставания, но, вероятно, остановлюсь все-таки на пяти-шести. Другими словами, в данный момент я считаю, что Макговерн проиграет всеобщее голосование с отставанием 5,5 процента и, вероятно, финиширует еще хуже по результатам коллегии выборщиков [122] .

Трагедия в том, что утром в четверг 13 июля, когда солнце взошло над Майами-Бич, Макговерн, похоже, уверился, что застолбил за собой Белый дом. И с тех пор он совершает один за другим невероятные промахи — Иглтон, Сэлинджер, О’Брайен и т. д., — что, естественно, навело значительную часть электората, в том числе не меньше половины его ярых сторонников, на мысль о том, что кандидат — просто мутный придурок. Его поведение после Майами превратило в посмешище все, за что он ратовал во время предварительных выборов.

Возможно, я ошибаюсь, когда говорю так. И по-прежнему возможно — по крайней мере для меня, — что Макговерн и в самом деле победит. В таком случае мне не придется волноваться, что мой почтовый ящик в универсаме Вуди Крик окажется забит приглашениями на обед в Белом доме. Ну и что, черт возьми? Мистер Никсон тоже никогда не приглашал меня, как и Кеннеди, и Линдон Джонсон.

Я выжил в те трудные годы и могу потерпеть еще четыре. У меня есть чувство, что отпущенное мне время заканчивается, и мне есть о чем подумать, кроме как о лежащих в моем почтовом ящике приглашениях отобедать в людской.

Пусть эти коварные гады едят без меня. Они стоят друг друга.

О, господи! Ситуация снова выходит из-под контроля. Солнце взошло, все дело накрылось, и этот злобный ублюдок Манкевич просто выдернул самую важную часть из моей великолепной саги. Мой мозг оцепенел от такого поворота. Проторчав 13 дней в этом дерьмовом номере на верхнем этаже вашингтонского «Хилтона» — лихорадочно печатая, ночь за ночью, заметки о реалиях этой жалкой кампании, — я начинаю задаваться вопросом, что, во имя обдолбанного Иисуса, сподвигло меня приехать сюда. Какое безумие заманило меня обратно в эту вонючую трясину города?

Неужели я превращаюсь в политического джанки? Это ужасно, тем более что я вижу, во что это превращает остальных. После двух недель в Вуди Крик возвращение на самолет для прессы походило на возвращение в палату безнадежных больных. Некоторые из лучших представителей корпуса прессы выглядели настолько вымотанными, что было больно даже видеть их, не говоря уж о том, чтобы стоять рядом и вести светскую беседу.